Самый счастливый день

Я возвращался из армии. Поезд тащил меня трое суток через саратовские и казахстанские степи, пока не довез до Павлодара. У меня были деньги на дорогу, причем неплохие деньги – я их заработал в стройтабе. Но я так загудел в поезде с другими дембелями, с девчонками-халявщицами, что, когда оказался на перроне Павлодарского вокзала, в карманах у меня не было почти ни шиша.

Но я все же наскреб мятыми ассигнациями и мелочью больше десяти рублей. За десятку я купил огромную красивую куклу в большой такой упаковке, билет на автобус до родной деревни (ехать надо было еще 150 километров), на оставшуюся мелочь выпил три стакана крепкого чая в станционном буфете и с зашумевшей, но и посвежевшей головой и в самом радостном настроении пошел на посадку.

Еще четыре часа езды по шоссе Павлодар-Омск, и вот она, моя родная деревня! С дембельским чемоданчиком в одной руке и коробкой с куклой под мышкой другой, я почти бегом пробежал пару сотен метров грунтовки, соединяющую мой милый Пятерыжск с автотрассой, вышел на знакомую улицу (мне почему-то показалось, что вся деревня покрылась лесом из столбов, а это в самом деле все старые опоры ЛЭП заменили на новые, свеженькие, потому они и показались лесом) и свернул… Нет не к дому, а к детскому саду.

Там сейчас вовсю взрослела моя милая маленькая сестренка Роза. Она была одна у нас, у троих братьев, к тому же самая младшенькая из всех, и все мы ее очень нежно и трепетно любили. И это я по ней больше всего соскучился, и ее хотел увидеть в первую очередь. Когда уходил в армию, Розочке было всего четыре года, и мне очень интересно было увидеть ее уже шестилетней, которой вот-вот в школу.

Долго сестренку мне искать не пришлось – все обитатели садика, десятка полтора-два разновозрастных малышей, гуляли во дворе и беспрестанно щебетали на своем детском полуптичьем языке.
Розу я узнал сразу – ее непокорные русые кудри выбивались из-под смешно, по-взрослому, повязанному на маленькой голове, платка. И она тоже тут же поняла, что этот солдат с красивой коробкой под мышкой и чемоданчиком в другой руке – ее старший брат.
Роза с визгом кинулась ко мне, я бросил на стылую уже, но не замерзшую еще землю свою ношу и подхватил легонькое тельце сестренки на руки и вознес его над собой, к самому синему небу, и подбросил ее, и поймал, и снова подбросил и поймал, и девчонка от восторга закричала еще громче.
Воспитательницы с улыбками наблюдали за этой фееричной встречей брата с сестрой, а другие дети молча таращили на нас глаза, плохо понимая, что происходит.

Наконец, расцеловав Розу в обе холодные румяные щечки, я поставил ее на землю, и приступил ко второй части задуманного торжества.
Я не спеша распаковал коробку и вынул из нее громадную, ростом с саму сестренку, большеглазую куклу, с мохнатыми хлопающими ресницами и с толстой платиновой косой за спиной, в невообразимо красивом платье, в туфельках на изумительно стройных ножках. И протянул ее Розе:
-Это тебе, моя хорошая! Назовешь ее сама.
Роза смотрела на эту красавицу во все глаза и потрясенно молчала (нет, дома у нее куклы, конечно, были, но так, мелочь всякая пузатая. А тут-то!..) Но потом все же совладала с собой, крепко обняла пластмассовую, в пух и прах разодетую красавицу, и пролепетала:
— Спасибо!
И мы пошли с ней домой (Розу, конечно, тут же отпустили), держась за руки и каждый неся в руке свою заветную ношу: я дембельский чемоданчик, сестренка куклу.
Спустя долгие мы с сестрой сравнивали свои ощущения от того ноябрьского дня 1970 года, и он оказался самым счастливым в нашей жизни.
С днем сестры тебя, Розочка!
Sibirskie

Она и сама была как кукленыш перед моим уходом в армию…