Ликвидатор: Вернувшись с Чернобыля, я молчал

В Черикове(Беларусь) живет человек, который участвовал в ликвидации аварии и работал в самом реакторе. Анатолий Белько попал в Чернобыль в мае 1986 года и пробыл там полтора месяца. Свою непростую историю, в которую не сразу возможно поверить, рассказал 73-летний ликвидатор.

Анатолий Белько попал в Чернобыль вскоре после взрыва, копал могильник и тоннель под реактор.

— Когда забрали в Чернобыль, взяли подписки о неразглашении, — рассказывает Анатолий Павлович. — Люди вообще думали, что мы поехали на заработки. Вернувшись, я и молчал, пока «сыпаться» не начал. Такое не спрячешь. Жена спать в одной кровати со мной не хотела, говорила, что я всю ночь кричу, и руками махаю. И сейчас иногда Чернобыль снится, а еще концлагерь, война, море. Плохое — оно ведь никогда не забудется.





Как вы попали в Чернобыль?

— В то время я в колхозе работал. Лежу под трактором, ремонтируюсь. Смотрю — четыре ноги стоят в лакированных туфлях. Называют мое имя. Представились сотрудниками КГБ. Знаете, говорят, страна в опасности, просим вас помочь. Я и сказать ничего не успел, повели к председателю колхоза. На завтра уже был в Могилеве, а там — на вертолете в Чернобыль. Нам ничего не говорили, но я все понял, как только туда приехали. Я ведь в морской авиации служил, прошел Семипалатинск, испытание атомной бомбы видел, знаю, что такое радиация.

Что вы там делали?

— Я работал на экскаваторе. Смена по 4-5 часов. Копали могильники для мусора. А еще тоннель к станции рыли. Реактор после взрыва не могли потушить. А рядом озеро. Вот и приказали туда копать дорогу, что б шахтеры могли пробить туннель. Потом под станцию подложили заряд и взорвали, реактор и сел глубже. Только тогда его смогли потушить. Во время работы из защиты был комбинезон и противогаз. Приходишь со смены – противогаз нельзя снять, все тело набрякает. Потом дезактивация, в специальной кабине обдувало сильным ветром и в душ. Вот и все.

А жили вы где?

— После смены нас везли в Бровары, это пионерский лагерь под Киевом. Там уже были врачи. Нас осматривали, но ничего не объясняли. Ребята многие даже не понимали, что радиация — это опасно. Бывало, придешь на работу, а в кабине форточка открыта, полно пыли, а сменщик сидит без противогаза. Узнавал пару лет назад, так те хлопцы — уже давно покойники.

Что вам сильнее всего запомнилось?

— Самое страшное — это паника. Ведь местным жителям ничего не объясняли, просто заставляли уезжать. Народ кидал все, дворы незакрытые стояли, собаки привязанные скулили. А ведь мародеров тоже хватало. Как среди местных, так из приезжих. Вот иногда смотрю по телевизору – поздравляют, грамоты дают ликвидаторам. А я сижу и ругаюсь, ведь эти милиционеры, которые выезды и въезды в Чернобыль охраняли — они же и шарили по домам, а потом пьянствовали.

Вы вернулись в Чериков, но ведь здесь тоже радиация…

— Общий стаж в зоне мне врачи насчитали полгода. В Чернобыле был полтора месяца. А после тут работал, в Чериковском районе. А у нас ведь уровень тоже высокий. Сразу как станция рванула, около соседней деревни лес пожелтел и трава. Видимо полосой радиация шла. Я ведь тракторист в колхозе, и сеял и пахал. И никто никаких средств защиты не давал. Помню, работаем в поле, торфяник перепахиваем. Смотрим – машина подъехала. Выходят люди, как космонавты в скафандрах, измеряют радиацию. Нам говорят: «Как вы тут работаете, уровень в несколько раз превышен?» А мы что? Нам приказали, мы и выполняем. А бывало, придешь домой с поля, аж туман в глазах стоит.

Когда начались проблемы со здоровьем?

— Спустя 10 лет. Вначале язва открылась. Сделали операцию, удалили треть желудка. Потом стали вены на ногах пухнуть, кровью наливаться и лопаться. В Могилеве прооперировали, сначала ступню отрезали — не заживает. Потом ниже колена отрезали — тоже не заживает. Придет медсестра на перевязку – зовет хирурга. Вскрывают швы. И все без укола, возьмешь одеяло в зубы и лежишь. Вскроют, промоют рану и больше ничего сделать не могут. А потом гангрена началась. Температура поднялась. Очнулся — нет ноги. А хирург, который ногу резал, меня узнал. Мы в Броварах были вместе. Я тогда плясал хорошо, я ж чечеточник, так он меня и запомнил.

А как вы сейчас живете, государство помогает?

— У меня пенсия около 5 миллионов(575$). Нормально. И лечат бесплатно вроде. Правда, что сейчас радости с этих денег? Все равно на таблетки тратишь. Только что внукам помогаю немного. У меня ведь трое сыновей, три внука и три внучки. Они и радуют.

А как вы относитесь к строительству атомной станции в Беларуси?

— Просто люди не знают, что это такое. Я лично — против строительства. Ведь у нас столько озер и рек — пусть добывают энергию. А атомная станция не нужна, тут за Чернобыль еще нашим внукам и правнукам придется рассчитываться. А народ у нас и так мельчает. Сейчас что молодые, что старые, — все болеют. А как по-другому, ведь атмосфера заражена. Воду пьем зараженную, едим все зараженное. Куда больше?

Вы часто вспоминаете Чернобыль?

— Да у меня вся жизнь — один сплошной Чернобыль. Прадеда раскулачили и в Сибирь сослали. Потом семья сюда вернулась. Война началась, меня в концлагерь угнали, пробыл там 3 года. Это по паспорту я с 1940-го, на самом деле мне на 3 года больше. Хорошо помню, как на работы гоняли, как раз в месяц приезжали кровь брать, а мы радовались, потому что давали шоколадку и стакан молока. Как кормили раз в сутки миской брюквы вареной, а мы траву ели. После войны я в Одессе жил, там тоже впроголодь. В морской авиации 7 лет служил, Венгерскую операцию прошел, на Кубе был. Потом Чернобыль. Столько горя видел и жив остался. Люди говорят, что я заговоренный. Может и правда. С детства у меня была маленькая серебренная иконка. Я ее носил полжизни. Видать, она и хранила. А может просто судьба такая.

источник

Источник: www.yaplakal.com/