Верующие учёные — о знании и вере

Наука и религия, на первый взгляд, несовместимые понятия. Кажется, что сложно верить в Бога, обладая обширными знаниями о человеке и устройстве мира.

Тем не менее верующих учёных всегда было немало. К ним, например, можно причислить Галилео Галилея, Исаака Ньютона, Томаса Эдисона и Альберта Эйнштейна. Последний даже говорил:

«Каждый серьёзный естествоиспытатель должен быть каким-то образом человеком религиозным. Иначе он не способен себе представить, что те невероятно тонкие взаимозависимости, которые он наблюдает, выдуманы не им».

The Village встретился с верующими исследователями разных научных областей и узнал, как в их жизни совмещаются вера и знания.

 

Юрий Пахомов, 39 лет. 

Старший научный сотрудник Института астрономии РАН, кандидат физико-математических наук. Верующий христианин, дьякон церкви евангельских христиан-баптистов «Благая весть».





Я рос в рабочей семье: мать работала на заводе полиграфических машин (делала матрицы для типографий), а отец был водителем скорой помощи. Оба они в Бога не верили. В церкви я изредка бывал только вместе с бабушкой, которая хоть и была коммунисткой, но свечку поставить заходила. К Богу я пришёл сам. Помню несколько ярких эпизодов из детства. Мне было лет 12, пришла зима, и я отправился в лес на лыжах. Вышел на поляну и, увидев всю эту красоту — зимнее убранство, свежевыпавший снег, — подумал, что всё это мог создать только Господь. Тогда я решил отблагодарить его и вытоптал своими лыжами на снегу слово «Бог», и после этого стало прекрасно на душе.  

Ещё один эпизод связан с болезнью матери. Это было в конце 80-х. Ей стало плохо, отец увёз её в больницу, не дожидаясь скорой. Я очень волновался, плакал, а затем нашёл у бабушки иконку, встал на колени и начал молиться. Через некоторое время маме сделали операцию, и всё обошлось. А в 1993 году, когда я совершенно один уезжал на учёбу в Москву, мама, сама неверующая, захотела покрестить меня в церкви — чтобы Бог помогал.

Затем я поступил на астрономическое отделение физического факультета МГУ. Астрономией я увлекался с детства, лет с шести. Помню, мы обходили квартиры и собирали макулатуру — газеты, журналы, — и мне попался старенький учебник по астрономии, с которого и началось моё увлечение. Оно развивалось параллельно с духовными исканиями, одно не противоречило другому. Во время учёбы в МГУ я посещал Елоховский собор, где пытался найти ответы на свои вопросы, главный из которых — «В чём заключается воля Божья?». Я думал, что если он сотворил этот мир, то не бесцельно, и хотел узнать, что это за цель. 
Но там я не смог найти ответы на свои вопросы и не почувствовал единства с людьми.

И вот однажды, в дни путча 1993 года, я решил съездить к Белому дому и посмотреть, что там происходит. Я сел в троллейбус, рядом со мной сидела женщина. Она посмотрела на меня, дала несколько религиозных книг, приглашение в церковь и произнесла: «Ты будешь проповедником слова Божьего». Я, конечно, подумал, что женщина сошла с ума, и едва удержался, чтобы не покрутить пальцем у виска. А потом, когда она узнала, что я еду к Белому дому, сказала: «Не искушай господа Бога своего». В итоге я вышел из троллейбуса и никуда не поехал. Когда мои соседи по общежитию вернулись, я узнал, что они были у Белого дома и там ранили их товарища. Я тогда подумал, что это ещё один знак: Бог говорит через людей.   

Религия не изучает движение планет или ядерные реакции в звёздах, а наука никогда не объяснит, что такое жизнь

 

Через какое-то время я воспользовался приглашением той женщины и отправился по указанному адресу. Это была протестантская церковь, там я впервые услышал Библию и получил ответы на многие вопросы. Кроме того, рядом оказались люди, готовые прийти мне на помощь. Именно там я нашёл ответ на свой вопрос и понял, что Бог сотворил человека для славы своей и каждый должен задуматься, чем он прославляет Бога. Позже эта церковь распалась, мы разошлись по евангельским церквям, и я попал в одну из них, церковь евангельских христиан-баптистов на «Войковской». Сначала я играл на гитаре в молодёжной группе, с которой мы ездили с христианскими песнями по церквям и детским домам, потом был молодёжным лидером, а в 2006 году меня рукоположили на дьяконское служение. Сейчас я помогаю новым прихожанам, веду группу по подготовке к крещению и работаю с группой глухих, для чего выучил их язык. Также я совмещаю служение с научной работой. 

В церкви я бываю по воскресеньям, иногда заезжаю в течение недели, на работе — утром и днём по будням.

Принципиальное отличие евангельской церкви от православной заключается в том, что центром богослужения в первой является проповедь, в которой объясняется значение Библии, объясняется слово божье. В православных же храмах и литургия, и богослужение ведётся на непонятном для многих старославянском языке, что никак не помогает приблизиться к Писанию. Кроме того, у нас священник не имеет такой власти, как у православных.

Это только на первый взгляд кажется, что занятие наукой и вера в Бога — вещи взаимоисключающие. Просто у них разные ниши: наука ориентирована на материальное, а вера — на духовное. Религия не изучает движение планет или ядерные реакции в звёздах, а наука никогда не объяснит, что такое жизнь. Поэтому среди известных учёных, столпов науки, немало верующих людей. Так, Исаак Ньютон считал своими главными трудами богословские, а отнюдь не открытия в математике и физике. Майкл Фарадей, первооткрыватель электромагнетизма, не только читал лекции в Королевском институте, но и проповедовал в церкви и среди студентов.

Моё видение устройства мира ничем не отличается от современного научного представления. При этом я верю, что мир создан Богом. К примеру, теория Большого взрыва (хотя фактически это гипотеза, а не теория) не противоречит Библии, которая говорит, что Вселенная имеет начало. И Бог, сотворив всю вселенную и время, находится вне времени и пространства, он живёт не на небе физическом, а на небесах духовных, это своего рода иное измерение. Поэтому на космическом корабле к нему не долететь. И не надо: он обитает рядом с нами, будь мы на Земле, Луне или в другой галактике.

 

Кемал Халкечев, 66 лет

Доктор технических и физико-математических наук, профессор, преподаватель Национального исследовательского технологического университета МИСиС. Мусульманин.





ДО СЕМИ ЛЕТ Я ЖИЛ В СРЕДНЕЙ АЗИИ, ЗАТЕМ — В КАРАЧАЕВО-ЧЕРКЕСИИ, а учился в университете уже в Кабардино-Балкарии. У нас была обычная советская семья. Мой дед окончил духовную семинарию и был членом духовного управления мусульман Северного Кавказа, но после 1917 года он перешёл на сторону революционеров, а в 1937 году его репрессировали. Мой отец, физик по образованию, кандидат физико-математических наук, в Бога не верил. Мать верила, но никаких обрядов не соблюдала. Я относился к вере нейтрально. Помню только, что в университете на экзамене по научному атеизму нужно было взять билет и произнести «Бога нет!», а я не сделал этого. Преподаватель возмутился и начал со мной спорить. Он не смог доказать, что Бога нет, а я — что он есть.

Я изучал теоретическую физику и те процессы, которые происходят во Вселенной: её расширение, возрастание энтропии (рост хаоса). В какой-то момент я понял, что Вселенная не может развиваться без внешнего наблюдателя. Приведу аналогию с чёрной дырой. Если вы окажетесь внутри неё, вас разорвёт на молекулы, но на расстоянии для вас это просто застывший неподвижный объект. Если за пределами Вселенной у нас не будет внешнего наблюдателя, который видит все предметы в таком же застывшем виде, то все процессы во Вселенной будут проистекать так же, как внутри чёрной дыры. Этот внешний наблюдатель и есть Господь, он не карает и не награждает, это объект, который всё знает, его энтропия, степень хаотичности равна нулю. Во время молитвы и посещения храмов мы думаем о нём, и уровень хаоса в нашей голове тоже снижается, всё становится на свои места. Я, например, совершаю намаз, чтобы навести порядок в голове. Часть энтропии в мозгах во время намаза передаётся богу, а поскольку он всё знает, то легко её уничтожает.   

 

Учёный без веры — слуга дьявола, а верующий без доказательных знаний — фанатик. Пример тому — запрещённая группировка «Исламское государство», в которой смешаны фанатизм и грязная политика.

 

Мы привыкли наделять всевышнего свойствами человека, но он не обязательно должен иметь какую-то физическую сущность. Это объект, который занимает всё пространство во Вселенной, для которого нет прошлого, настоящего и будущего, он видит всё сразу. Неверно думать, что он сидит и решает, как чему быть. Это непрактично: мир устроен эффективно, в его развитии уже заложены карательные и поощрительные функции.

Сейчас я работаю в области математического моделирования природных и техногенных катастроф, а также пишу книгу «Доказательство аллаха (господа). Научно обоснованный ислам». В ней я излагаю свою теорию устройства Вселенной с точки зрения законов термодинамики и принципа энтропии. Моя работа уже была подготовлена к выпуску, но я решил изучить и другие религии. Если коротко, то я пришёл к выводу, что в расширяющейся Вселенной идёт непрерывный рост энтропии, хаотичности. Но там же существуют вихревые островки с пониженной энтропией, которые в астрономии называют спиралями, в них и зарождается жизнь.

Наука и религия не противоречат друг другу, это взаимоисключающие и дополняющие друг друга понятия. Вера и достоверное знание составляют полноту наших представлений о мире: то, чего мы не знаем достоверно, принимается на веру, и наоборот. Этот вывод вытекает из принципа дополнительности датского учёного, одного из создателей современной физики, Нильса Бора. Он сформулировал такое правило: существующие языки не позволяют однозначно определить явление природы, для этого нужно взять по крайней мере два взаимоисключающих понятия, несовместимых в рамках обычной логики.

Печально, что сейчас наука и религия разошлись, ведь друг без друга их ждёт неминуемый кризис. Наука поступает на службу бездушной цивилизации производства материальных благ, в которой человеку не осталось места. Кризис религий проявляется через фанатизм. Так что учёный без веры — слуга дьявола, а верующий без доказательных знаний — фанатик. Пример тому — запрещённая группировка «Исламское государство» (организация запрещена на территории России. — Прим. ред.), в которой смешаны фанатизм и грязная политика. Поэтому я считаю, что религиозные деятели наряду с теологическим образованием должны получать светское, чтобы не стать источниками радикальных идей.

 

Леонид Кацис, 58 лет

В прошлом — инженер, сейчас — профессор Центра библеистики и иудаики РГГУ, доктор филологических наук. Иудей.





ВЕРА ВО МНЕ НЕ ПОЯВИЛАСЬ СПОНТАННО, ЭТО ВСЕГДА БЫЛО МОЁ ЕСТЕСТВЕННОЕ СОСТОЯНИЕ. Но по-настоящему интересоваться иудаизмом я начал в седьмом классе, после встречи с земляками моего деда, весьма религиозными хасидами. Я стал ходить к ним в гости, а затем начал посещать синагогу. Родители, советские инженеры, были от моих увлечений не в восторге, несмотря на то, что деды мои были к этому близки. Но меня никто не трогал. Первый конфликт, связанный с верой, произошёл в девятом классе, когда учительница, вполне себе еврейка, попросила меня переложить какие-то плакаты, а я ответил, что не могу, потому что у меня Пасха. После этого родителей вызвали в школу.

В старших классах я увлекался искусствоведением, авангардом, но было ясно, что нужно получать инженерное образование. Я побеждал на олимпиадах по физике и математике, поэтому поступил на факультет технической кибернетики в Московский институт химического машиностроения. Это был один из нескольких московских специальных институтов, куда евреев спокойно брали. После обучения я недолгое время работал в Институте химической физики и даже сдал кандидатские экзамены, но получить научную степень не успел: нам устроили 1991 год, хотя, по моим подсчётам, советская власть должна была рухнуть в 93-м, тогда бы я успел стать кандидатом физико-математических наук.

По своей специальности я занимался спектроскопией, в частности разработкой источников света для нелазерных зон глубокого вакуума и атомно-абсорбционным анализом. Но как только рухнул Советский Союз, в Москве открылся Еврейский университет, и я тут же отправился туда преподавать — читал курс «Введение в иудаизм».

Также я развивался в гуманитарной сфере, мои статьи печатались в «Вопросах литературы» и «Тыняновских чтениях». Параллельно я много писал — работы по литературоведению и искусствоведению. Однажды коллеги из Института славяноведения в шутку сказали: «Ты же кандидат физико-математических наук, подарить докторскую мы тебе не можем». У меня не было никаких научных степеней, поэтому я подготовился за несколько месяцев и сдал экзамены — польский язык и польскую литературу. В дальнейшем я много занимался славистикой, а диссертация у меня была на тему «Маяковский и Польша». Так в 1994 году я стал кандидатом наук по славистике. Позже я выпустил книгу о Маяковском и ещё одну, связанную с апокалиптикой в русской литературе, и после доклада в 2002-м в РГГУ стал доктором филологических наук по русской литературе. Сейчас я работаю в Центре библеистики и иудаики РГГУ, занимаюсь русско-еврейскими делами, историей кровавого навета, изучением взаимодействия авраамических религий.

   

Изучение точных наук никак не повлияло на моё представление о Боге. Подобные вопросы могут возникать только у чистых гуманитариев.

 

Ни сам переход в гуманитарии, ни моя сегодняшняя деятельность никаким переломом для меня не стали. Переломом была перестройка и новая Россия, возможность зарубежных грантов и стажировок. Появился шанс заниматься своим делом не под прикрытием инженерной работы и не в форме диссидентства. Пребывание вне гуманитарной сферы в советские времена уберегло меня и от ненужной научной фронды, и от той платы за звание советского гуманитария, которая сломала не одну судьбу. А пребывание в иудейской среде уберегло меня от каких-то духовных ломок, свойственных интеллигентам, которые потратили десятилетия на индуизм, буддизм, христианство и какие-то либеральные формы иудаизма.  

Изучение точных наук никак не повлияло на моё представление о Боге. Подобные вопросы могут возникать только у чистых гуманитариев; для нас же, представителей точных наук, наука и религия абсолютно не противоречат друг другу и существуют параллельно. Наука — это постоянное получение знания в условиях обязательного недостатка информации, а религия исходит из того, что модель мира известна. В иудаизме мы рассуждаем так: всевышний дал десять заповедей, и на этом разговор закончен. Что это за дни, мы не знаем, нас там не было. Поэтому мы начинаем осознавать себя с момента появления Адама, а остальное — вера.

Кстати, многие учёные пытаются описать эти дни согласно представлениям современной физики. Есть много таких работ, но это лишь попытка преодоления своего духовного кризиса, осознание которого пришло с пониманием всесильности всевышнего и ограниченных возможностей творца науки — отдельного человека и даже человечества. Приведу забавный пример: однажды я был свидетелем того, как женщины сдавали экзамен по Книге Руфь, и одна из них — врач — сказала раввину: «Я знаю, почему обрезание делается на восьмой день. Дело в том, что к этому времени в организме в достаточном количестве образуются тромбоциты. Если делать обрезание раньше, начнётся сильное кровотечение». Это было на 12-м этаже большого бетонного здания, и в тот момент я своим внутренним взором увидел раввина где-то в районе подвала. 
В общем, надо было спасать душу раввина, и я сказал ему: «Рав, что вас так волнует? Всевышний сделал так, что тромбоциты в нужном количестве образуются именно на восьмой день». И недоразумение разрешилось.

Когда произносят фразу «В начале Бог создал», задают вопрос: «Что такое начало?» Но вы же не спрашиваете, что такое нуль. А между тем в математике вокруг нуля существует такое пространство, которое называется идеал. Вот так же и Всевышний создал нас для того, чтобы у него был диалог с кем-то, потому что абсолют может быть абсолютом только по сравнению с чем-то. Поэтому наши ритуалы и обряды ему не нужны, это вопрос нашего ощущения. Если человеку из плоти и крови это нужно — пожалуйста, но можно и без этого.

Но молитвы у нас важны, они обязательны в любой день. В иудаизме существует Судный день Йом Кипур. Смысл этого суда можно понять и без постижения глубин учения. В конце года и начале следующего у нас бывает десять дней между Новым годом (Рош Ха-Шана) и Йом Кипуром, когда решается судьба на весь следующий год. Цикл отчёта перед всевышним у нас годичный, а не безмерный: если я прошу дать мне прожить следующий год, это означает, что за предыдущий я не нагрешил настолько, чтобы всевышний меня прибрал. А если я прожил текущий год, значит, я не настолько нагрешил в позапрошлом. Поэтому человек иудейского вероисповедания находится в состоянии постоянной самооценки, в ожидании результата. Ты один на один с судьёй, это и есть глубинная этика иудаизма.

Никаких преследований за своё вероисповедание я не испытывал. Я не лез в КПСС и соблюдал наш древний закон: «Закон государства — закон». Границы я знал и сознательно их не нарушал, поэтому и не пошёл в гуманитарии сразу. Правда, однажды, когда я работал в Институте хроматографии, меня увидели у синагоги и нажаловались директору. Он вызвал меня и сказал: «Не попадайся дуракам на глаза. Я сам мать в деревенской церкви хоронил».

Наш институт находился около синагоги, и позже, когда командиры институтских оперотрядов меня там видели, ничего не происходило. Более того, как-то раз наш проректор по хозяйству застал меня с друзьями за работой перед синагогой ради получения дефицитной тогда мацы. Поняв ситуацию, он, русский человек, сказал: «Закончите, положите это всё в кладовку и заберите вечером после занятий».

Нашему поколению повезло: когда стало можно всё, у нас ещё были силы, желание и здоровье. Поэтому я не могу говорить ни об особых страданиях, ни об особом упорстве в своей еврейской жизни. Может быть, повезло, но и Всевышнему это было зачем-то надо.

 

Кирилл Копейкин, 56 лет

В прошлом — физик, кандидат физико-математических наук, сейчас — православный священник, протоиерей, проректор Санкт-Петербургской духовной академии, настоятель университетских храмов Святых Апостолов Петра и Павла и Святой Мученицы Татьяны.





Я БЫЛ КРЕЩЁН В МЛАДЕНЧЕСТВЕ, КОГДА МНЕ ЕЩЁ И ГОДА НЕ ИСПОЛНИЛОСЬ. На этом настояла моя бабушка, потому что, только появившись на свет, я тяжело заболел и едва выжил. Она посчитала это чудом Божьим и решила, что ребёнок должен быть посвящён Богу, в чём, собственно, и заключается смысл крещения. С бабушкой мы иногда заходили в церковь, но это было, если так можно выразиться, на периферии моей жизни. Потом была советская школа, в которой все получали атеистическое воспитание. Детские впечатления отошли в прошлое — меня волновали в первую очередь проблемы мироустройства, и потому я стал изучать физику. Я поступил на физический факультет тогда ещё Ленинградского университета, затем пошёл в аспирантуру, защитил диссертацию и потом ещё несколько лет работал там же, занимаясь исследовательской деятельностью.

Уже на начальных этапах учёбы я понял, что физика не охватывает всю реальность. Она описывает внешний мир, но есть важная часть мира, то, что мы называем душой, и её невозможно изучить с помощью объективных методов познания. Душа обладает свойством субъективности, и совершенно непонятно, как эта субъективность может существовать в физическом мире, состоящем из объективных вещей. В том, что душа существует, с особенной силой убеждает то, что она болит, причём болит порой непереносимо. Как так? Объективно души нет — но боль-то есть! Чехов говорил: «Никто не знает, где находится душа, но все знают, как она болит». Моя душа по непонятным для меня причинам всё время болела, и я пытался что-то с этим делать: ходил в театр и филармонию, читал книжки, занимался спортом. Всё это приводило к тому, что душевная боль на какое-то время отходила на второй план, но кардинально вопрос не решался. В итоге, пытаясь что-то сделать с этой болью, я стал заходить в храм и через какое-то время с удивлением обнаружил, что там моё внутреннее состояние меняется. Это было на последних курсах университета, а затем и в аспирантуре, но я никому об этом не говорил, это было моё личное дело.

   

Я не мог поверить в главное утверждение атеизма о том, что всё лишь материально и больше ничего нет. Ведь если это так, то и меня нет, ведь психика — это лишь функция молекул, которые случайно собрались в человека.

 

В те времена в обществе существовал стереотип о том, что в храм ходят только невежественные люди, а наука, напротив, помогает порвать с религиозными предрассудками. Я тоже об этом задумывался, и вопросов у меня было много. Например, я не мог понять, как Бог сотворил мир словом за шесть дней, поскольку не понимал тогда, что библейский текст — особый. Его задача заключается не столько в том, чтобы донести информацию, сколько в том, чтобы подействовать на того, кто вступает во взаимодействие с ним и в конечном итоге — с богом. Поэтому если мы к нему подходим как к обычному тексту, то многого не видим.

До какой-то степени понять процесс творения мира Богом при помощи слова своего из ничего помогает аналогия с математикой. В XIX веке она обрела фундамент в виде теории множеств Георга Кантора, и примечательно, что в ней процесс построения математического универсума удивительно напоминает процесс творения мира, описанный в Библии. Как Господь творит ничто, а затем уже из него — весь остальной мир, так и математик сначала создаёт пустое множество, а затем уже из него возникает весь математический универсум. Я думаю, именно это сходство позволяет так эффективно описывать нашу реальность с помощью математических моделей.  

К науке вопросы у меня тоже были: я не мог поверить в главное утверждение атеизма о том, что всё лишь материально и больше ничего нет. Ведь если это так, то и меня нет, ведь психика — это лишь функция молекул, которые случайно собрались в человека. Но интуитивно мы чувствуем, что это не так, что есть какая-то значимость в нашей жизни. В каком-то смысле это подтверждает физика, в частности квантовая механика и теория относительности, которые появились в XX веке. Благодаря им стало понятно, что мир не так наивно материален, что элементарные частицы больше напоминают некие психические сущности, нежели физические. Дело в том, что сама физическая реальность — в определённом смысле живая, она реагирует на наши поступки, а это задаёт высокую меру ответственности каждого человека за свою судьбу. Причём замечательно, что даже только само наличие возможности «подсмотреть» поведение системы, измерив те или иные её параметры, радикально меняет её поведение, как это ярко демонстрируют, например, эксперименты с отложенным выбором или квантовым стиранием.

Когда мы начинаем смотреть на мир внимательнее, мы начинаем понимать, что творец существует, а то, что мы его не видим, — это часть его же замысла. Как писал Блез Паскаль (французский математик, физик и философ. — Прим. ред.), «всё вокруг, не являясь прямым подтверждением или отрицанием бытия Божия, тем не менее внятно вещает, что он есть, но желает себя сокрыть. Всё свидетельствует об этом». И слово «вера», кстати, происходит не от «верить», как сейчас принято считать, а от «верности». Вера в библейском смысле слова есть определённого рода отношения между Богом и человеком: я что-то делаю в жизни, а господь мне отвечает, но не тем, что отверзаются небеса и глас Божий вещает мне, а тем, что меняются обстоятельства моей жизни.

Я принял решение стать священником в 30 лет, когда неожиданно умер мой отец. На следующий день после того, как его не стало, я проснулся и понял, что жить стоит только ради того, что не исчезает со смертью. После этого я поступил в семинарию, затем был рукоположен и служу вот уже 23 года. С каждым прожитым днём я убеждаюсь в том, что это было самое главное решение в моей жизни, я всё острее переживаю полноту бытия и Божье присутствие в своей жизни — собственно, то, что на библейском языке именуется блаженством.опубликовано 

 

Также интересно: Энди Руни: мы должны быть рады, что Бог не дает нам всего, чего мы просим 

 Жан Фреско: Все лучшее, что не купишь за деньги

 

P.S. И помните, всего лишь изменяя свое сознание — мы вместе изменяем мир! ©

Присоединяйтесь к нам в Facebook , ВКонтакте, Одноклассниках

Источник: www.the-village.ru/village/people/people/235685-veruyuschie-uchyonye