754
0,2
2015-01-06
Московское милосердие (16 фотографий)
Старый ЛиАЗ-677 и 4 добровольца — это все, что один из крупнейших мегаполисов мира до недавнего времени мог предложить своим бездомным. Каждую ночь в холодное время года автобус «Милосердие», действующий под началом московского отделения РПЦ, отправляется в путь по самым злачным местам столичных низов — площадь трех вокзалов, Курский, кольцевые станции метро, — собирая бездомных и оказывая первую медицинскую помощь тем, кто в ней нуждается. Если вы стали бездомным в Москве, то вы быстро узнаете, что ночь — это самое неприятное время суток, а Москва традиционно слезам не верит. Ночью температура опускается, магазины, где можно было переждать холод, закрываются, охранники в метро и на вокзалах активизируются, выгоняя бездомных на улицы, а плотная городская толпа исчезает в теплых квартирах, делая собственное жизненное крушение особенно очевидным. После наиболее холодных ночей полиция и коммунальные службы собирают закоченевшие скорченные трупы за задворках площади трех вокзалов — это та Москва, которую большинство ее жителей не хочет видеть, прогуливаясь по освещенным роскошной новогодней иллюминацией аллеям и проспектам.
Быть бездомным в России — это стигма. Нравственный перелом, случившийся в российском обществе, хорошо виден на отношении к «бомжам». Само это слово, пришедшее из канцелярита милицейских протоколов, служит способом дегуманизации бездомных и отчуждения от них. «Да это не люди, это животные!» — убеждал меня один мой московский знакомый. Эту фразу в различных вариантах я слышал в России много раз. Еще один знакомый — молодой человек показал клип, который они сняли с друзьями и назвали «Игра с бомжом». На видео грязный человек в лохмотьях выл и катался по снегу, уворачиваясь от ударов, которые щедро раздавали хорошо одетые московские яппи. Не зная, как на это реагировать, я протянул: «Как вы здорово „бомжа“ загримировали». На что получил гордый ответ: «А это настоящий!»
Маршрут автобуса «Милосердие» по московской Хитровке начинается с Курского вокзала, рядом с которым расположен офис организации. Там автобус уже ждут. Как только мы останавливаемся, у задних дверей собирается плотная толпа бездомных, больных и увечных.
Старый ЛиАЗ разделен перегородкой на две части: в первой — для персонала — есть ноутбук, вайфай, кофеварка, уютные шкафчики с салфетками и мягкие кресла. За железной дверью — для клиентов — обычный старый ЛиАЗ с изрезанными дерматиновыми сиденьями и невыветривающимся запахом советского автобуса. «Ты сейчас еще почувствуешь запах,» — обещает молодой начальник бригады волонтеров Михаил Терещенко. С профилем Джержинского и холодным взглядом его типаж больше подошел бы для работы в органах:
Мест на всех в задней части автобуса нет, поэтому брать можно только тех, кому нужна медицинская помощь, инвалидов и тех, кому исполнилось 60 лет. Первым в автобус по высоким ступенькам пытается забраться человек на костылях. «Этого не берем!» — жестко приказывает Михаил. Но поздно — тот уже внутри и падает на сиденье. «Я его видел где-то — он симулянт и ходит» — обьясняет начальник бригады. Юрий, а именно так зовут инвалида, протестует при поддержке других бездомных, которые говорят, что он и в самом деле неходячий.
Юрию 44 года. 10 лет назад, по его словам, милиция сломала ему ноги. Кости неправильно срослись, что привело к тому, что ходить он может только на костылях. Он говорит на очень чистом и правильном русском, строя сложные предложения, что подкупает и разбивает стереотип бездомного как пьяного, неадекватного чудовища. Полгода назад его выгнала жена. Поскольку он не был прописан в ее подмосковной квартире, то возвращаться ему некуда, — так он и попал на Курский. Это на самом деле достаточно типичный алгоритм бездомности в России: человек с проблемами, отсутствие прописки, ссора с родными или женой — площадь трех вокзалов.
Тем временем начальник бригады требует иголку: «Будем ему ноги колоть, чтобы проверить, какой он там неходячий». Юрий затравленно на меня смотрит и просит: «Ну сделайте же что-нибудь!» В глазах у него стоят слезы. Я ничем не могу ему помочь — я здесь сам гость. Однако, все же говорю: «Михаил, можешь ближе к свету встать, когда колоть будешь? Отличное фото получится!» Попытка удалась — начальник, секунду подумав, бросает Юрию: «Ладно, сиди».
Начальник автобуса проверяет документы у желающих в него попасть
Тем временем автобус заполняется все больше. У каждого — своя история, по которым можно изучать глубину социальной катастрофы, постигшей российское общество.
Еще один типичный случай — Света. У Светы явные признаки аутизма и задержки в развитии. Она плохо ориентируется в пространстве и еще хуже разговаривает. Родившись в одной из поволжских губерний, Света каким-то образом оказалась в Москве без документов. На вокзале она уже второй год. Именно такие люди с задержкой психического развития, которым на самом деле нужна медицинская помощь, сформировали имидж бездомных как людей, не способных взаимодействовать с обществом. Крах сплошной системы социальной защиты привел к тому, что такие как Света, оставшись без попечения родственников, в конце концов оказываются на вокзалах и площадях по всей России.
Света
40-летний Семен является старожилом Курского — он здесь живет уже 10 лет, что достаточно необычно. По словам волонтеров, долго на московских вокзалах не задерживаются: либо погибают от болезней, холода или рук «чистильщиков» (группы молодежи, занимающиеся убийствами бездомных), либо двигаются дальше, либо просто пропадают без вести. Семен помогал убираться на близлежащем овощном рынке и поэтому мог себе позволить одеваться лучше других. В конце концов Семена ограбили, сломав ему ногу в двух местах.
Семен
Автобус заполнили наполовину, чтобы оставить место для других вокзалов — остальным придется искать тепло где-то в другом месте. Мы двигаемся дальше — на Комсомольскую площадь. В бригаду «Милосердия» помимо начальника Михаила входят водитель автобуса и два медработника — Лев и Юлия. Лев похож на советского физика-шестидесятника, из тех, кто когда-то перепечатывал запрещенные томики Блаватской, а потом с такой же страстью ударился в православие. И он, пожалуй, единственный из бригады, кто по настоящему верит — почти каждое свое движение он сопровождает молитвой:
Юлия же до пенсии работала анестезиологом в московской больнице, а работа в «Милосердии» позволяет получить добавку к пенсии. Да и график удобный. Волонтерская работа оказалась не вполне волонтерской — работникам «Милосердия» выплачивается по 20-25 тысяч в месяц в зависимости от количества дежурств.
По пути к вокзалам нас вызывают откуда-то с проспекта Вернадского. Оказывается, жители, недовольные наличием бомжа у себя в подьезде, могут позвонить напрямую в «Милосердие», чтобы те приехали и удалили неприятное явление. По приезду, впрочем, выясняется, что от бомжа остались только сушащиеся на подьездной батарее носки и пара пакетов. «Да его сосед травматом выгнал,» — поясняет словоохотливая пенсионерка, живущая в этом же доме.
На улице идет дождь вперемешку со снегом — обычная московская погода в декабре. Наш ЛиАЗ, натужно тарахтя дизелем, медленно пробивает себе дорогу среди грязной слякоти. Водитель Николай, усатый добрый мужик лет 50, только усмехается, когда нас, сигналя, подрезают Лексусы и БМВ, недовольные нашей низкой скоростью.
Пока есть время, мы завариваем чай и я завожу беседу с Юлией о вере и душе — автобус все ж таки православный: «Ну вот Вы столько в реанимации проработали. Наверное, видели много раз, как люди умирают. Вы как анестезиолог как считаете — есть душа или нет?»
«Ты знаешь, я думаю, что у некоторых людей в принципе души нет,» — отвечает она. «Они как животные. Вот ходит человек, ходит вроде, вроде человек, а души у него — нет! То есть просто как оболочка пустая получается»
«Да? Это кто, например?» — спрашиваю я, уже зная ответ.
«Ну вот возьми наших подопечных, к примеру...»
По прибытии на площадь трех вокзалов мы с Михаилом и Львом начинаем обход в поисках спящих на улице бездомных. Внутрь пытается попасть Александр из Владивостока. «Мест нет,» — категорично отрезает Михаил. Александру уже 61 год, но из документов только справка об освобождении. «39 лет на зоне провел!» — с какой-то даже гордостью говорит он. От улыбки морщины лучиками разбегаются по лицу, придавая ему одновременно милое и лукавое выражение. «А за что сидели?» «За убийства...»
У Ярославского натыкаемся на полную женщину — явно из той же категории, что и Света. Та идет в невменяемом состоянии наискосок прямо через проезжую часть. «Спать в тепле хочешь? Тепло хочешь?» — окликает ее Лев. Та невнятно что-то мычит. «Иди вон туда к светофору, туда автобус сейчас подьедет». Женщина послушно меняет курс. Лев вдруг спохватывается и спрашивает Михаила: «Э, погоди, а сегодня же четверг, автобус у другого светофора встанет?» «Да ладно ее, пусть идет, хоть погуляет». Оба смеются.
Двое бездомных упрашивают начальника взять их вместе — он согласен брать только одного
У закрытого входа в метро на сталинском граните вестибюля, свернувшись калачиком, лежит девушка. Михаил ее будит жестким ментовским пинком: «Вставай! Милосердие!»:
«Какое нах милосердие?» — спросонья она ничего не понимает, но постепенно узнает униформу и говорит решительно: «Никуда я не пойду!»
Михаил, только что отказавший нескольким человекам в посадке в автобус, настаивает: «Вставай, идем!» Девушка весьма симпатична. В автобус она не хочет ни при каких условиях. В конце концов Михаил опускается к ней на грязный пол и начинает упрашивать. Ее можно понять — по завершении рейда автобус будет стоять до утра где-то у Курского. Вряд ли кому-то есть дело до того, что будет происходить в старом, набитом бомжами ЛиАЗе. Девушка отстаивает свое право остаться в вестибюле, и мы идем дальше.
У другого входа в углу на газетах спит мужчина с большой черной собакой. Как только мы подходим, собака вскакивает и молча показывает зубы, защищая хозяина. Лев все же делает неуверенный шаг вперед. Собака тоже шагает вперед, оскаливается и рычит:
«Ну их нафиг, пошли!» — говорит Михаил. Вокруг на подоконниках зданий, на тротуаре спят люди, однако, на часах уже 3, и рейд заканчивается.
Мы паркуемся в одном из переулков у Курского вокзала. Автобус будет стоять здесь до утра с включенной печкой, чтобы потом снова выпустить своих пассажиров на улицы. Вдалеке мигают огнями новые московские высотки. Вся улица светится от рекламных щитов и вывесок. Они изображают ослепительных женщин и холодных успешных красавцев. Старый автобус с кривовато сделанной надписью «Милосердие» выглядит здесь неуместно.
Быть бездомным в России — это стигма. Нравственный перелом, случившийся в российском обществе, хорошо виден на отношении к «бомжам». Само это слово, пришедшее из канцелярита милицейских протоколов, служит способом дегуманизации бездомных и отчуждения от них. «Да это не люди, это животные!» — убеждал меня один мой московский знакомый. Эту фразу в различных вариантах я слышал в России много раз. Еще один знакомый — молодой человек показал клип, который они сняли с друзьями и назвали «Игра с бомжом». На видео грязный человек в лохмотьях выл и катался по снегу, уворачиваясь от ударов, которые щедро раздавали хорошо одетые московские яппи. Не зная, как на это реагировать, я протянул: «Как вы здорово „бомжа“ загримировали». На что получил гордый ответ: «А это настоящий!»
Маршрут автобуса «Милосердие» по московской Хитровке начинается с Курского вокзала, рядом с которым расположен офис организации. Там автобус уже ждут. Как только мы останавливаемся, у задних дверей собирается плотная толпа бездомных, больных и увечных.
Старый ЛиАЗ разделен перегородкой на две части: в первой — для персонала — есть ноутбук, вайфай, кофеварка, уютные шкафчики с салфетками и мягкие кресла. За железной дверью — для клиентов — обычный старый ЛиАЗ с изрезанными дерматиновыми сиденьями и невыветривающимся запахом советского автобуса. «Ты сейчас еще почувствуешь запах,» — обещает молодой начальник бригады волонтеров Михаил Терещенко. С профилем Джержинского и холодным взглядом его типаж больше подошел бы для работы в органах:
Мест на всех в задней части автобуса нет, поэтому брать можно только тех, кому нужна медицинская помощь, инвалидов и тех, кому исполнилось 60 лет. Первым в автобус по высоким ступенькам пытается забраться человек на костылях. «Этого не берем!» — жестко приказывает Михаил. Но поздно — тот уже внутри и падает на сиденье. «Я его видел где-то — он симулянт и ходит» — обьясняет начальник бригады. Юрий, а именно так зовут инвалида, протестует при поддержке других бездомных, которые говорят, что он и в самом деле неходячий.
Юрию 44 года. 10 лет назад, по его словам, милиция сломала ему ноги. Кости неправильно срослись, что привело к тому, что ходить он может только на костылях. Он говорит на очень чистом и правильном русском, строя сложные предложения, что подкупает и разбивает стереотип бездомного как пьяного, неадекватного чудовища. Полгода назад его выгнала жена. Поскольку он не был прописан в ее подмосковной квартире, то возвращаться ему некуда, — так он и попал на Курский. Это на самом деле достаточно типичный алгоритм бездомности в России: человек с проблемами, отсутствие прописки, ссора с родными или женой — площадь трех вокзалов.
Тем временем начальник бригады требует иголку: «Будем ему ноги колоть, чтобы проверить, какой он там неходячий». Юрий затравленно на меня смотрит и просит: «Ну сделайте же что-нибудь!» В глазах у него стоят слезы. Я ничем не могу ему помочь — я здесь сам гость. Однако, все же говорю: «Михаил, можешь ближе к свету встать, когда колоть будешь? Отличное фото получится!» Попытка удалась — начальник, секунду подумав, бросает Юрию: «Ладно, сиди».
Начальник автобуса проверяет документы у желающих в него попасть
Тем временем автобус заполняется все больше. У каждого — своя история, по которым можно изучать глубину социальной катастрофы, постигшей российское общество.
Еще один типичный случай — Света. У Светы явные признаки аутизма и задержки в развитии. Она плохо ориентируется в пространстве и еще хуже разговаривает. Родившись в одной из поволжских губерний, Света каким-то образом оказалась в Москве без документов. На вокзале она уже второй год. Именно такие люди с задержкой психического развития, которым на самом деле нужна медицинская помощь, сформировали имидж бездомных как людей, не способных взаимодействовать с обществом. Крах сплошной системы социальной защиты привел к тому, что такие как Света, оставшись без попечения родственников, в конце концов оказываются на вокзалах и площадях по всей России.
Света
40-летний Семен является старожилом Курского — он здесь живет уже 10 лет, что достаточно необычно. По словам волонтеров, долго на московских вокзалах не задерживаются: либо погибают от болезней, холода или рук «чистильщиков» (группы молодежи, занимающиеся убийствами бездомных), либо двигаются дальше, либо просто пропадают без вести. Семен помогал убираться на близлежащем овощном рынке и поэтому мог себе позволить одеваться лучше других. В конце концов Семена ограбили, сломав ему ногу в двух местах.
Семен
Автобус заполнили наполовину, чтобы оставить место для других вокзалов — остальным придется искать тепло где-то в другом месте. Мы двигаемся дальше — на Комсомольскую площадь. В бригаду «Милосердия» помимо начальника Михаила входят водитель автобуса и два медработника — Лев и Юлия. Лев похож на советского физика-шестидесятника, из тех, кто когда-то перепечатывал запрещенные томики Блаватской, а потом с такой же страстью ударился в православие. И он, пожалуй, единственный из бригады, кто по настоящему верит — почти каждое свое движение он сопровождает молитвой:
Юлия же до пенсии работала анестезиологом в московской больнице, а работа в «Милосердии» позволяет получить добавку к пенсии. Да и график удобный. Волонтерская работа оказалась не вполне волонтерской — работникам «Милосердия» выплачивается по 20-25 тысяч в месяц в зависимости от количества дежурств.
По пути к вокзалам нас вызывают откуда-то с проспекта Вернадского. Оказывается, жители, недовольные наличием бомжа у себя в подьезде, могут позвонить напрямую в «Милосердие», чтобы те приехали и удалили неприятное явление. По приезду, впрочем, выясняется, что от бомжа остались только сушащиеся на подьездной батарее носки и пара пакетов. «Да его сосед травматом выгнал,» — поясняет словоохотливая пенсионерка, живущая в этом же доме.
На улице идет дождь вперемешку со снегом — обычная московская погода в декабре. Наш ЛиАЗ, натужно тарахтя дизелем, медленно пробивает себе дорогу среди грязной слякоти. Водитель Николай, усатый добрый мужик лет 50, только усмехается, когда нас, сигналя, подрезают Лексусы и БМВ, недовольные нашей низкой скоростью.
Пока есть время, мы завариваем чай и я завожу беседу с Юлией о вере и душе — автобус все ж таки православный: «Ну вот Вы столько в реанимации проработали. Наверное, видели много раз, как люди умирают. Вы как анестезиолог как считаете — есть душа или нет?»
«Ты знаешь, я думаю, что у некоторых людей в принципе души нет,» — отвечает она. «Они как животные. Вот ходит человек, ходит вроде, вроде человек, а души у него — нет! То есть просто как оболочка пустая получается»
«Да? Это кто, например?» — спрашиваю я, уже зная ответ.
«Ну вот возьми наших подопечных, к примеру...»
По прибытии на площадь трех вокзалов мы с Михаилом и Львом начинаем обход в поисках спящих на улице бездомных. Внутрь пытается попасть Александр из Владивостока. «Мест нет,» — категорично отрезает Михаил. Александру уже 61 год, но из документов только справка об освобождении. «39 лет на зоне провел!» — с какой-то даже гордостью говорит он. От улыбки морщины лучиками разбегаются по лицу, придавая ему одновременно милое и лукавое выражение. «А за что сидели?» «За убийства...»
У Ярославского натыкаемся на полную женщину — явно из той же категории, что и Света. Та идет в невменяемом состоянии наискосок прямо через проезжую часть. «Спать в тепле хочешь? Тепло хочешь?» — окликает ее Лев. Та невнятно что-то мычит. «Иди вон туда к светофору, туда автобус сейчас подьедет». Женщина послушно меняет курс. Лев вдруг спохватывается и спрашивает Михаила: «Э, погоди, а сегодня же четверг, автобус у другого светофора встанет?» «Да ладно ее, пусть идет, хоть погуляет». Оба смеются.
Двое бездомных упрашивают начальника взять их вместе — он согласен брать только одного
У закрытого входа в метро на сталинском граните вестибюля, свернувшись калачиком, лежит девушка. Михаил ее будит жестким ментовским пинком: «Вставай! Милосердие!»:
«Какое нах милосердие?» — спросонья она ничего не понимает, но постепенно узнает униформу и говорит решительно: «Никуда я не пойду!»
Михаил, только что отказавший нескольким человекам в посадке в автобус, настаивает: «Вставай, идем!» Девушка весьма симпатична. В автобус она не хочет ни при каких условиях. В конце концов Михаил опускается к ней на грязный пол и начинает упрашивать. Ее можно понять — по завершении рейда автобус будет стоять до утра где-то у Курского. Вряд ли кому-то есть дело до того, что будет происходить в старом, набитом бомжами ЛиАЗе. Девушка отстаивает свое право остаться в вестибюле, и мы идем дальше.
У другого входа в углу на газетах спит мужчина с большой черной собакой. Как только мы подходим, собака вскакивает и молча показывает зубы, защищая хозяина. Лев все же делает неуверенный шаг вперед. Собака тоже шагает вперед, оскаливается и рычит:
«Ну их нафиг, пошли!» — говорит Михаил. Вокруг на подоконниках зданий, на тротуаре спят люди, однако, на часах уже 3, и рейд заканчивается.
Мы паркуемся в одном из переулков у Курского вокзала. Автобус будет стоять здесь до утра с включенной печкой, чтобы потом снова выпустить своих пассажиров на улицы. Вдалеке мигают огнями новые московские высотки. Вся улица светится от рекламных щитов и вывесок. Они изображают ослепительных женщин и холодных успешных красавцев. Старый автобус с кривовато сделанной надписью «Милосердие» выглядит здесь неуместно.
